Книга 1. На рубеже двух столетий - Страница 190

190

(138) В автобиографических записях Белый относит начало своего «авторства» к осени 1895 г.: «Я начинаю тайно пописывать стихи (весьма убого)» (Материал к биографии, л. 5 об.).

(139) Ср. характеристику первых своих творческих опытов в письме Белого к Р. В. Иванову-Разумнику от 1–3 марта 1927 г.: «…в конце 1896 года я уже про себя пишу; помнится: какая-то несуразная поэма белыми стихами на тему «Крестоносцы», навеянная «Освобожденным Иерусалимом»; помнится: отрывок прозы для гимназического журнала, удививший товарищей «художественностью»; с 1897 года я уже, так сказать, перманентно пишу; энное количество стихов моих ужасно, безудержно декадентские; в этот период Вэрлен и Метерлинк — непроизвольные инспираторы моей беспомощной лирики; они — «дрожжи», а «тесто» дрожжей — Бальмонт и… представьте… Полонский, которым одно время я, Бог весть почему, увлекаюсь. (…) В эту эпоху я пишу неоконченную поэму под названием «Тристан» (5-стопный ямб). И какую-то ужасную философскую галиматью с претензией на Гете и на «Дон Жуана» Алексея Толстого; в поэме — духи цветов, ангелы, двойники. От всего осталось в памяти две невероятные строки:

О, — двойник, двойник!
О, — второй мой лик!»

(ЦГАЛИ, ф. 1782, оп. 1, ед. хр. 18).

(140) В цитированном автобиографическом письме к Иванову-Разумнику Белый приводит другой вариант текста своего «первого лирического произведения (кажется — 1896 год)»:

Кто там плачет над могилой
У подгнившего креста?
Это волны завывают?
Нет, то плачет тень моя.

(141) «Из пещер и дебрей Индостана. Письма на родину» (М., 1883) — книга Е. П. Блаватской (опубликованная под псевдонимом Радда-Бай), содержащая путевые заметки, сведения о Теософическом обществе, об индийской культуре, религии, истории, о современном индийском бытовом и социальном укладе, разъясняющая основы буддизма и индуизма. Белый прочел книгу Блаватской осенью 1896 г.

(142) См.: Джонстон Вера. Отрывки из Упанишад. — Вопросы философии и психологии, 1896, кн. 31 (1), с. 1 — 34; «Тао-те-кинг» Лаоси. Перевод с китайского Д. П. Конисси. — Там ж е, 1894, кн. 23 (3), с. 380–408; «Средина и постоянство». Священная книга последователей Конфуция. Перевод с китайского с примечаниями Д. П. Конисси. — Там же, 1895, кн. 29 (4), с. 382–403. Ср. запись Белого о весне 1896 г.: «…производят потрясающее впечатление „Отрывки из Упанишад“ и „Тао“ Лао-дзы» (Материал к биографии, л. 5 об.).

(143) Приводим фрагмент этого текста:

...

…над «Вопросами философии» я. Перевод Веры Джонстон «Отрывки из Упанишад». Начинаю читать. (…)

Гляжу за окна: пролетает — ворона ли? С крыши на крышу слетает дымок, улетая: за крышу; понять, что такое рисуется перелетами клубов — нельзя. Так и слово: перелетает из строчек на душу, сквозь душу — куда? Видишь — вот, а понять, что рисуется тайнами слов — невозможно; душа передо мною моя — вся сквозная: разъятые шири пространства открываются в ней перелетами слов.

Отрываюсь от чтенья: ворона — ворона ли? Ах, другое какое-то все: непонятно, невидимо…

Видимо, слышимо — все, чего прежде не знал, что уставилось в душу:

— «Я — старое».

Было. Когда это было? Я тут начался; низлетал: из вот этой невнятицы. (…)

В «Упанишадах» я жил до рождения.

(Белый Андрей. Записки чудака, т. 2. М. — Берлин, 1922, с. 149–150).

(144) Каждая из четырех книг основного философского труда А. Шопенгауэра «Мир как воля и представление» имеет эпиграфы, но ни один из них не восходит к упанишадам. Скорее всего, в сознании Белого произошла аберрация, и намечаемая им линия связи между Шопенгауэром и индийской философией подтверждалась эпиграфом не из упанишад, а из Шопенгауэра, — эпиграфом, который предпослала В. Джонстон своим «Отрывкам из Упанишад»: «Глубокие, самобытные, высокие мысли выступают с каждой страницы Упанишад навстречу нам… Это самый богатый и самый высокий предмет изучения в мире. Он был мне утешением в жизни и будет мне утешением в смерти». Шопенгауэр (Вопросы философии и психологии, 1896, кн. 31 (1), с. 1).

(145) В письме к Иванову-Разумнику от 1–3 марта 1927 г. Белый определяет вторую половину 1890-х гг. в своей биографии как «период выработки мировоззрения (…) эстетизм, символизм, буддизм, Шопенгауэр», «декадентство, пессимизм, буддизм» (ЦГАЛИ, ф. 1782, оп. 1, ед. хр. 18), Ср.: «…стал приоткрываться первый идеологический отрезок в тенденции забронировать выход во внешний мир: от Упанишад к Шопенгауэру — отрезок пути от 1896 года к весне 1897» (Почему я стал символистом, с. 24).

(146) См.: Шопенгауэр Артур. Мир как воля и представление. Перевод А. Фета. Изд. 2-е. М., 1888; Шопенгауэр Артур. Мир как воля и представление. Перевод Ю. И. Айхенвальда. М., 1901.

(147) Об эпохе 1897–1899 гг. Белый пишет: «…Фет заслоняет всех прочих поэтов; он открывается вместе с миром философии Шопенгауэра; он — шопенгауэровец; в нем для меня — гармоническое пересечение миросозерцания с мироощущением: в нечто третье. Конечно, он для меня — „символист“» (Почему я стал символистом, с. 25).

(148) «Сергей Горбатов. Исторический роман конца XVIII века» (СПб., 1882), «Великий розенкрейцер. Роман XVIII века. (Продолжение романа „Волхвы“)» (СПб., 1892) — романы Вс. С. Соловьева.

(149) Ср. запись Белого, характеризующую конец 1895 г.: «…очень крупным событием в моей жизни есть мое знакомство с Сережей Соловьевым, еще маленьким мальчиком, проживающим в нашем доме; скоро я начинаю посещать часто квартиру Соловьевых» (Материал к биографии, л. 5 об.).

(150) Неточная цитата из вступления («У лукоморья дуб зеленый…», 1824–1825) к поэме Пушкина «Руслан и Людмила».

190